«Сосново»

Отрывки из романа "Сосново"

___________________________________________________

     …там, в слоёных снегах, за бесконечный студёный ноябрь наметённых, прошло исподнизу придурошной питерской оттепелью… и слегка набухший снег уже начал липнуть влагой… и девочка эта бегала от Лёхи… лазала в сугробы по пояс… прыгала через канавы… вертелась меж дерев… школьницей снег ворошила и елозила.

     …а Лёха догонял, валил и целовал её в кромешном беспамятстве… множеством поспешных поцелуев… чувствуя губами холодную, мокрую кожу щёк… всю её, тёплую под шубкой… тугую, гнущуюся, выскальзывающую, шелабурдящую бестолковым норовом и раскидчивым своеволием… когтиками в плечо ему пилась… шейку гнула… стрункой вытягивалась… ворскла крутявая… а груди так стояли, что Лёха их сквозь шубку чуял… рвать зубами хотелось эту шубку с неё… а потом и груди — зубами… чтоб крик был… чтоб безумно смотреть на кровь.

     …из стыренной бутылки ей на губы остатки водки лил… медленной струйкой… ртом вертела, смеясь… гнулась пружинкой под ним… высвобождаясь… уходя… в снегах каталась длинноногим козлёнком таким… по дороге взапуски бегала ни с кем наперегонки… с ней в обнимку с горушки на куске фанеры вниз ездили.

     …на руках её нёс… тяжёлая она всё-таки была… надоело ему её носить… снова повалил и целовал с неутолимым отчаянием… руками под шубку забирался… а она иногда прямо с удовольствием себя подставляла… наслаждаясь… отдаваясь собой… распахнутая уж вся… тёплая там, внутри… а в другой раз заупрямится… недотрогой крутится, увиливает, мельтешит, капризит… пёстрая залётная блажь вдруг в голову ей втемяшивалась… и не было никакого удержу на неё.

     …дурила… игралась… жглась… колобродила… тихостями лилась… выкобенивалась смертная красота… горние выси пророчила, несмотря на запахи… витала «юным гением над кудрями» в своей скоморошьей прихоти.

___________________________________________

– (Беговой): …ты ж видишь, я тебе весь трильяж разложил… стал бы я… если бы с Полтора Ивана.

– (Сашенька): …не шелуди… что ж он тебя не звал?

– (Беговой): …звал.

– (Сашенька): …а ты ему, выходит, на это «фе» сказал?.. юзишь, талумбас… домино крутишь… то-то ты на хале поперхнулся.

– (Беговой): …я к нему в гнедые не рвусь… но если б не вышел на ковёр, то меня б тут… на счёт три на шило посадили… или куклой в Кронштадт сплавили… так что… в отношениях, конечно.

     …встал Сашенька… кухонный нож со стола взял… зажиренный и тупой… сзади к Беговому подошёл… за волосы его схватил… крутанул ему голову вбок резко… ножом по горлу начал легонько скрябать… гладить любезно.

– (Сашенька): …ты посмотри на себя — буксуешь на каждом повороте и гусей гонишь… и про дачи козла лепил… ты вот тольки сапог раззявил, а я уж от тебя знаю, что Полтора Ивана перебрал и криво сидит… оттого и на хачи его кидает… был бы в ажуре — морду скривил бы на тебя… и мигнул третьему от зада… чтоб тебя поленом шмазданули… а ну ему вякну — мой федя набабал, что у тебя штанишки мокрые?.. ты не тюхай дурку мне по-хорошему… не из ваших пионерских мест я теперь… ты мне лучше скажи, что ж ты в гнедые-то к нему не рвёшься?.. интересно даже.

– (Беговой): …если б рвался… то сдал бы ему всех уже… за крутое бабло, — с трудом хрипел Беговой с неуклюже вывернутой головой.

– (Сашенька): …вах-вах-вах… не объюродь меня, окаянного… а то присох тут пестрины расшиватися по не́херу и без дела… не напрягай мою благосклонность… и печение моё о тебе… не играй на всех — своих помни… для других очко не рви… а то в растёс уйдёшь… лакомый пацан.

     …Сашенька поверх Бегового в окно смотрел… волосы медленно на кулак крутил… корчился Беговой… лицо кривил… со стула на пол боком сползал… руками шебурдил… высвободиться пытаясь.

– (Сашенька): …тогда ту путёвку навели на меня… знать бы, кто… наверно, кто сам в батыры метил.

     …разжался Сашенькин кулак… медленно разжался… и так же медленно руками за горло Бегового взял… судорожно схватился Беговой за Сашенькины руки… виться стал… изо всех невозможных сил… чтоб дыхнуть… дыхнуть ещё хоть раз!.. но крепко держал Сашенька… и сник Беговой… дрожь по нему прошла… всем телом опал… отпустил его Сашенька… рухнул Беговой на пол… пополз.

– (Сашенька): …что, очко слилось?.. не бойсь… то ж понарошку… если я по правде кого за дудку возьму, то держать буду пока гной из ушей не поползёт… хлебни бусла́… и будем опять корефаны… тики-таки?

    …Беговой встал, неуверенно за стол держась… выпил из бутылки… руки его дрожали.

 …охомутал его Полтора Ивана… подсадной уткой держит… потому и бздит много… звякалом попусту шмякает… пургу метёт… и вечно гривой кивает.

___________________________________________________

     …в тот вечер в ДК был важный концерт… пиплов навалило до крыши… Лёхе пришлось у Илонки грим и макияж клянчить и накладывать на фингал… он делать это не умел, и морда выглядела стрёмно… лабухня ржала… Илонка сперва тоже ржала, а потом помогла с гримом.

     …но выпало не в дугу… в первом же отделении грим пополз от пота… Лёха размазал его по роже и щурился подбитым глазом со сцены, как матёрый урка… играл он яростно и в полном обломе… на гипсе проволоку порвал… пришлось на палёную фанеру менять… но даже лучше пошло… струячил и струячил оголтело… бабы-фанатки из первого ряда в отруб улетали… фривольные словечки кричали и завлекательные глазки строили… сисями наглядно трясли, на будущие возможности намекая… а Лёха с кривой ухмылкой подмигивал им, но знал себе цену.

     …но потом его понесло… и не вниз, а вверх… полетел над толпой… руки сами что-то с фанерой делали… тело уплыло за ненадобностью… будто он с музыкой один на один… ноты сами собой правильно ложились в строку… и отточенные паузы держались аж до боли в мошонке… с басюком спелся на одном дыхании… слиплись и лыбились друг дружке через сцену… козырились и соляки лепили — кто круче… до диких выкриков и визга… Моветон по кадушкам заколошматил как сасем отпетый… подначивал… паузы и акценты давал… затихал и до верхов выпрыгивал… Лёха по струнам бил — как упряжку рвал с места в карьер… совсем наугад звукачом лупил… а всё рука правильно попадала… такие навороты, такое мясо пошло, что тусовка у сцены металась и ревела.

     …а Лёха к бортику вылетел… на колени грохнулся, голову с открытым ртом запрокинув… и под Хендрикса такой соляк запилил… весло своё царапанное дулом прямо в их пасти тыкал… ревел как сивуч на случке, себя не помня… грязью плёскал, от мелодии уплывая… жмурился и головой крутил из стороны в сторону… подпевать Илонке стал, чего давно уже не делал… музыка летела насквозь, отрывая ноги от земли… рушилась лавиной и бурлила в крови… Илонка, тёртая жухна, сразу же словила, что к чему… рядом на колени брякнулась… а Лёха смотрел только на неё… и играл — только ей!.. только ей!.. а она голову к нему повернула и пела — только ему!.. только ему!.. и пела как никогда.

     …и тут Лёха такого запредельного соляка засифонил… а Илонка за ним до небывалого верха пошла… зал на уши встал… а они ещё туже закрутили… до невозможной верхней дури взлабнулось… где уже никакой дыхалки нет… в бездонный забой полетели… когда ты уже за небесами, за их дымовой трубой — этим долбатым чёрным космАсом!.. где материи больше нет… где один свет… где в Боги дверь!.. звон пошёл во всём теле, ознобом переполняя… и горящая головня улетала прочь, ватным пламенным шлейфом развеваясь… это был его день!

     …а после концерта полуодетая Илонка влетела в мужиковскую раздевалку, заслюнявила и закусала его при всех… и он так её защемил, что она аж запищала… потом кодла шнифать в подвал рухнула и фанаток приблудных на колени ставить… отмахнулся от них: закочумал на тудей… он и так на самой вершине стоял… на хер с ними вниз дёргаться.

__________________________________________________

     …она ушла на кухню и делала там что-то… потом вернулась из коридора, неся два вымытых стакана и чайник… аккуратно поставила на стол… медленно закрыла дверь за собой… и осталась стоять у входа… у стены… спокойно, просто и как-то по-новому глядя на него… прямо в глаза… не робея.

     …застыл Глеб… засмотрелся на неё… отчего-то мурашки по спине пошли… а она, глаз не отрывая… рукой так плавно по стене повела и пальцами легко выключателем щёлкнула… так, что вздрогнул Глеб… погас свет… стало очень-очень темно… окно начало проступать… ночным потусторонним ликом… Глеб впотьмах чуял, как она в глубине там всё ещё стоит и смотрит на него.

     …было так тихо, что звон поплыл в голове… слоями наваливая, как туман… тут вдруг исподнизу — давешней болью прошло… как старая рана перед дождём… уже отупела от повторяемости… едва слышно вначале… а потом — незажившим зевом открылась… как косматой лапой кто тронул… молохом тёмным по сердцу… стало так больно, что он чуть не закричал… словно жизнь эта — уже не его!.. всё вокруг — не то… вообще не то!.. и девочка вошла в дверь не та… и то, что она хочет, ему совсем не надо… и вся его жизнь катится не туда!.. устроенная вне и помимо его воли… сотканная из чужих поступков и желаний… а про то, что ему надо, никому и дела нет!

– …я сейчас, я сейчас, — невнятно непослушным ртом промычал Глеб, грохнувшись вниз лицом в измятую, нерасстеленную кровать.

     …наплевать, что она подумает… плыло и летело в голове… звон от мгновенно пережитого шёл по всему телу… переполняя и затопляя душу… это тебе взамен… как насмешка… разве она не понимает?.. я же заплачу сейчас… чего она стоит?.. наобум пятнами в башне неслось… отдалёнными ошмётками… отрывочными мыслями… картинками из стародавних мест… пьяной блажной круговертью недолгих надсадных страстей… нутряной подкожной дрожью… лицо Анны мелькнуло посреди всего… Анны!

    …нет, — подумал он, — нет, я не могу больше об этом… о чём угодно, только не о ней, — лежал скрючившись… зубы сжав… обессиленно ждал, когда же медленным отливом уйдёт боль…
…совсем тихо было… и времени не стало… длилось вместо него нечто размазанное… вниз по реке его несло… невесомого… не ощущая воды… притупилась боль… но взамен все поры забило немой глухотой… рукой простыню щупал осоловело… не чувствуя пальцами шероховатость ткани… нашарить пробуя… крутанулся на постели озираясь… взглядом по стенам рыскал… здесь она ещё или нет… силуэт отыскивая.

     …ночным собачьим пепельным светом шло из окна… как у спящих под веками… и комнатные тени проваливались по углам в вековечные тьмы… и выплывали контурами плавности стеариновой… и она, чуть приоткрыв рот, улыбалась ему из темноты невидимыми глазами… и спокойно зная всё наперёд… как Мона Лиза… блестящей пуговичкой впотьмах на кофточке поигрывала… расстегнула её… от лица его невидимыми глазами не отрываясь.

…а он застыл и засмотрелся в темень… ему вдруг маленьким от всего от этого стать показалось… и «почему?», и «зачем?» спрашивать безотрывно и безнадёжно… но ни уму, ни сердцу стало не оторваться… как заворожённый на пуговичку ту смотрел… будто вело его куда… как медленный танец исполняется перед ним… не было сил бороться… как во сне… когда рвануться хочешь — и не можешь.

…а она, власть забирая, ниже ручку опустила и вторую пуговичку расстегнула… потом ещё ниже… и у джинсиков пуговичкой щёлкнула… сняла их как-то незаметно… плавно… освобождаясь… распрямляясь… прошла, легко себя неся… и сбоку возле него села… едва касаясь.

– …я… сдох весь… я не смогу, — глухо и хрипло сказал Глеб… не узнавая свой голос и не поворачивая головы к ней.
– …сможешь, — едва слышно в самое ухо прошептала она… легко, нетленно пальчиками одними по затылку его проведя, — я тебя до утра целовать буду… сможешь.

    …он, как в канаву, провалился в кровать… не усёк даже, что она легла возле… всё смешалось в мозгах… туман херовый наплыл… тёмными заплатками… почувствовал её рядом… тепло от неё… она лежала и молчала, прильнув к нему.

     …двинулось что-то… или ток какой прошёл… где-то возле его груди… тихо из ниоткуда опускалась… замирала… таилась ладонь… не трогала… лишь едва ощутимая чуть шла от неё… осторожно пальчики под футболку просунула… провела по его груди… как клавир пробуя… и вновь нет пальчиков… прячутся во тьме… совсем не играют они с тобой… а неведомо летают сами собой… прихотливо… или запропастились вдали… и больше их не будет… вновь едва тронула… чуть погладила одним пальчиком… другим… остановились пальчики… опустились на грудь… невесомо… словно внутри, под кожей, что-то трогали… отыскивали… насквозь… кожа под ними мурашками пошла… опять легко двинулись… повела ими, едва касаясь… волосиками его играя.

     …он грудью навстречу вдохнул, ибо не мог терпеть… ещё пальчиками двинула… чуть-чуть… и легла вся ладонь… замерла… с грудью сливаясь… а его кожа уже горела под ней… чуть ладонью двинула… поуютней её укладывая… бестелесно… так что задрожало всё внутри у Глеба… она почувствовала это… широко и легко ладонью по всей его груди провела… уверенно и свободно… с ясной радостью… препоны руша… как ожогом по коже прошло… иголочками разбежалось во все стороны.

     …повернулся к ней… а она придвинулась к нему и обняла бережно… по шее и щеке небесно пальчиками провела… его изнутри как током ударило… захлестнуло всё… волна пошла… и он, сам себе не веря, вдруг обнял её… и губы… губы… он и не ждал даже… они из ниоткуда появились на его губах… и всё… оторваться от них не мог… как нота звонкая из них летела… тон… фон… струна такая невозможная… что не остановить… понеслось всё…
…………
Волга-реченька глубока,
Бьёт волнами в берега.
Мил уехал, не простился —
Знать, любовь не дорога.
Ой, туманы голубые,
Серебристая волна.
Неужели ко мне милый
Не вернётся никогда?
Цвела вишня всем на диво,
Ветром сдуло белый цвет.
Я б другого полюбила,
Да любови в сердце нет.
_________________________________________________

     …Лёха из-за угла склада осторожно выглядывал… кореша за ним ховались… всем гуртом… Лёха велел присесть вдоль стены… немалая же кодла… с дороги видна на белом снегу… давно за складом тихарились… а Сашенька всё не выходил из магазина… что он, в самом деле — работать там решил, что ли?.. Лёха тоже в снег присел… а то торчал над ландшафтом, как жердь… всё же был коробковского роста… хоть тощий, но немалая сажень по вертикали.

     …они Сашеньку искать приехали… таскались туда-сюда по посёлку… пока Митюня его в магазине не засёк… и вот уж чуть не час торчит там… весь задор пропал… все подмёрзли… да и прохожий народ стал зыркать на них… это уж совсем никуда.

     …машины подъезжали и отъезжали… людей вокруг ходило великое множество… но Сашенька застрял внутри… одно время Лёхе начало казаться, что они прозевали его… что он вышел каким-то другим ходом… заслали в магазин следопыта… но того не пустили в подсобку… все приуныли… стали намекать, что пора сваливать… а тут ещё Хасан вякнул:
– …мент!
– …где, блин?!
– …да вон!.. на дороге.
– …ух, мля… с радивом.
    …мент медленно прохаживался вдоль Приморского шоссе… не выказывая ни малейшего намерения покидать свою позицию… только этого не хватало…  хоть уходи… вся столь тщательно подготовленная операция грозила закончиться полным фиаско… народ примёрз и маялся без дела… на Лёху искоса посматривать стали… морды строить… на часы глядеть.

    ...ёрзал Лёха… не знал, что делать… но командирски поглядывал по сторонам.

     …Сашенька вдруг вышел… с ним кореша евоные… медленно чапали туда, где мент гулял… гуторили не спеша… остановились у шоссе… ждали.

     …Лёхина кодла оживилась… всё же это сулило перемены… но при наличии мента… и учитывая, что магазин — это людное место…  ну прямо из рук вон… а потом ещё хуже́е пошло… подошла грузовая тачка… Сашенька, козырнув своим, залез в неё… и отбыл в направлении Финляндии… Сашенькина кодла потянулась по дороге вдоль Приморского шоссе.

     …опять все на Лёху глядели… команды ожидая… он быстро решил, что надо идти за кодлой… не кучно, а по́ двое… шли на отдаленье… утратили мента сзади… людишек заметно поубавилось… Лёха по-тихому своих обежал, план сообщил.

     …налетели сзади с разбега… вломили по первой немало… те, конечно, не ожидали… рассыпались побитые… одного до потери пульса быстро залудили… да так, что тот валялся в снегу с задранной к небу мордой… трое ещё сопротивлялись… ножи подоставали… так что пришлось показывать рукопашное мастерство.

     …Лёха из стороны в сторону прыгать стал… чтоб с толку сбить своего атакуна… и на прискоке длинной ногой в пах ему вломил… тот рухнул и пополз… Жека с Батыром на него бросились, чтоб добить… мутузили всласть.

     …сзади Митюня заорал диким голосом… Лёха обернулся… и увидел, как Митюня покатился в снег… а вокруг него один вёрткий прыгал… плотненький такой кабанчик… с ножом… а Митюня по земле перед ним катается… держится за бок… и кабанчик обежал с другой стороны… замахивается… вот-вот ещё раз ударит.

     …прыгнул Лёха прямо на руку с ножом… собой Митюню закрывая… кабанчика отшвырнув… тот в снегу перекувырнулся ванькой-встанькой… резвенько вскочил, и на Лёху с ножом попёр… во все стороны дугами машет… дёргался Лёха вслед за ножом… туда-сюда… схавал ритм этих махов… поймал его, жучка потного, когда нож был на отлёте… прыгнул… руку кабанчику скрутил… покатились в снег… тут Хасан с бока с размаху двинул его ногой… ещё кто-то подоспел… Жека, что ли?.. с другого бока въехал… Лёха навыворот нож из руки крутил… заюзил кабанчик… завертелся так живенько… но Лёха ему руку вывернул насовсем… выпал нож… и тут Лёха на полную масть с плеча… по флешу… ещё раз с плеча… в живот… опять по сусалам… и опять… и опять… вне себя изошёл… кореша́ его с боков ногами… тот скорчился… новорождённым куклёнком зажался… пузо и голову закрывая… а они по-прежнему — ногами… ногами… ногами… в разных размахах… с разных сторон… до беспамятства.

     …и размяк он… распались руки… вытянулся… лежал гузном вниз… плоско… и морда на боку с тупым безоким лицом и расплывшейся щекой беззащитно лежала на снегу… били его с полного размаха в рёбра… с полного размаха в зубы… он не пытался уж закрыться… только сипел, розовые пузыри пуская.

     …тут кинулся Лёха к Митюне… тот, глаза закрыв, катался по снегу, за бок держась… Лёха куртку его распахнул… свитерок с разрезом задрал… и футболку под свитерком… кровь рукой по телу размазал… чтоб рану увидеть… глубоко воткнул, пала… из раны пёрла и пёрла густая кровь… Лёха с себя куртку сорвал… свитер вон… футболку свою стянул… рванул её так, что брызнули швы… тампоном… жгутом к Митюниной ране прижал… чтоб кровь не шла… чтоб не видеть крови… сидел полуголый, над Митюней склонившись… орал на него… захлёбываясь ледяным воздухом… изо всех невозможных сил… чуть не плакал… головой вниз бросал с отчаянья… чуть по морде его не хряснул… хотелось, чтоб Митюня жил!.. жил!.. жил!

     …кореша́ подсуетились… на Лёху куртку натянули… Хасан издаля тачку подогнал… Жека вякнул, что в машине аптечка есть… потащили Митюню, под ноги и под мышки прихватив неуклюже… Лёха свитерок подобрал, снег стряхнул… оделся… Митюню в машину запихнули… Лёха рядом сел… за руку его взял… холодная и квёлая была рука… отпустил руку.

     …из окна тачки на того кабанчика озернулся… лежал кабанчик, плоско вдавленный в снег… не вставал… как мёртвый.

__________________________________________________

     …девуля на диване в пледе тулилась… спросонья заёрзала… хотела прочь от евоной туши податься… ногой пихнула пьяного Юрку.

– (Юрка): …ты с какой стороны опять зашла?!.. геть отседа!.. Каталония!.. я те скоки раз наказывал: не сметь ко мне садиться одесную… только — ошуюю!.. девка сенная… подлая… наконец-то я с тобой разберусь… наглядно и урядно.

     …девуля попыталась ушмыгнуть от него… но запуталась в пледе и слегка зазевалась… и пока она неуклюже пыталась сесть, Юрка её настиг… натурально за волосы схватил… по полу поволок.

– (Юрка): …на колени!.. на плаху!.. на плаху голову клади… смирения преисполнись… устрашённая будь!.. голову тебе рубить буду!.. голову!

– (Девуля): …опять оборзел!.. обормот тупой! — звонким голосишкой… от самого пола, из-под Юркиной руки… сквозь размётанные волосы.

     …волоком тащил её… сунул мордой в мягкое кресло, которому, видимо, надлежало исполнить роль плахи… мокрое полотенце взял… и с полного размаха лупил её сзади по тонкой шее полотенцем… предполагаемый топор изображая.

– (Девуля): …пусти!!.. идиот поганый!!! — девуля глухо из кресла орала… резко задёргалась вся и пошла на серьёзную драку… изворачивалась и крутилась всем телом… мутузила Юрку где могла… со всей отчаянной решимостью… силилась достать его ногтиками и оцарапать где-нибудь… что, однако же, со стороны напоминало храбрую атаку польской кавалерии на немецкие танки.

– (Юрка): …трепещи и моли о пощаде!.. чтоб я тя помиловал… ибо я беспощаден и рожу́… ражу́ наповал! — вопил член Союза художников и лауреат нескольких премий.

     …но уж, видимо, не первый раз дело было… девуля, убедившись в тщетности прочих мер, вдруг резко крутанулась вокруг оси… и с максимального размаху ногой в пах его трахнула… охнул Юрок… на пол грохнулся… отпустил её волосы… сидел и морщился, через штанину рукой пах жалея.

– …репей ты косматый! — отчаянно прокричала девуля, себя утверждая… быстренько на коленях по полу прочь зашелудила… вскочила… стремглав в кладовку бросилась… и Глеб услышал, как там в двери повернулся ключ..

___________________________________________________

– (Анна): …ты живёшь, как будто ты всегда один… а вокруг нет никого… ты же свои истории вовсе не мне, а себе рассказываешь.

– (Глеб): …на меня иногда просто повальная тупость находит… живу как рыба подо льдом… без кислорода и направляющей звезды… знаю, что одичал… а ты тоже хороша!.. сколько раз в гости к тебе просился.

– (Анна): …ой, да ты не просишься… ты лезешь… а бывает я так устану… ты не знаешь… вот рисуешь-рисуешь-рисуешь весь день… совсем не то, что хочешь, а то, что тебе суют… ставят… чуть ли не рукой твоей водят… хоть чуточку своего сделаешь — тут же поправят… сдохнуть можно… а потом ты звонишь… а ты отдохнуть не дашь… будешь будоражить, блажить, дразниться… а хочется просто головой в подушку упасть… и очнуться где-нибудь в зазеркалье… в альтернативной судьбе… где угодно, лишь бы было иначе.

– (Глеб): …да… со мной не отдохнёшь… вечно притаскиваю пустышки из Зоны… но должно же быть что-то кроме будничной булки?

– (Анна): …ты же по всей голове ненормальный… с тобой чуть зазеваешься… как ты тут же понавесишь дум смутные туманы… ты пожалей меня… я не могу столько… для меня всё что ты говоришь — не просто так.

– (Глеб): …ну лады́… попробую… я обычно больше молчу… а с тобой меня… как щепку в водовороте крутит… мне почему-то надо всё рассказать именно тебе.

    …она о стакан руки грела… её тонкие пальцы на рёбрышках стакана… по всякому преломлённые в стекле, как у кубистов… розовые такие… прозрачные… источник жизни где-то в них таится… и вдруг он обхватил своими руками её руки… словно тоже хотел погреться… она смутилась… странно глянула мельком на него… но руки не забрала… он было глянул в ответ… она быстро глаза отвела… и тут в руках их переплетённых… ток пошёл… и стакан стал невесомым… и пол поплыл… и комната поплыла… он уже открыто смотрел на неё… оторваться не мог… руки их как склеились… его начал бить озноб… что-то случилось… или должно было случиться… он чувствовал это… и не понимал, как быть дальше… боялся руки оторвать… чтоб не кончалось никогда!.. ни встать, ни двинуться не мог… их вдвоём как морем качало… и фон в ушах плыл… как по радио, когда кончилась передача.

    …она медленно руки забрала… плавно… чтоб его не обидеть… в стол смотрела… он сло́ва вымолвить не мог… она быстро глянула на него… опустила глаза… тихо сказала, что хочет написать его портрет… и засмущалась.

    …Глеб сглотнул… ещё раз сглотнул, чтоб хоть голос прорезался… и промямлил что-то согласительное… она засуетилась… стала двигать старое кожаное кресло с высокой спинкой резного дерева… лампу тащить.

___________________________________________________

– (Юрка): …Леон, ты прошлый раз нам про екатерининские балы при восковых свечах излагал… про свет этот с неземной прозрачной желтизной… мерцающий… который на драгоценных камнях играет… делает женскую кожу таинственной… все эти перчатки, сабли, веера, бальные книжечки с карандашиками на цепочках… загадочные знаки и взгляды… а в боковых залах — сумрак, где на свечах экономили… и Вальмоны графинь сквозь шёлковые ткани щупали… на клавесины с пюпитрами их впотьмах впополам склоняли… чтоб вкусный попик оголить из множества кружевных юбок и панталон… а после клавесина графиньки эти из потёмок принцессами вылетали с сияющими лицами в зал… на самый свет… как на сцену… бокалы с подносов хватали, и, чуть пригубив, снова в танцы… в кадриль, в контраданс улетали… со всеми своими запахами… небесными шеями мелькали в бесконечных зеркалах… и декольте эти низкие с полуобнажёнными грудями… на лифе для сосков отверстия, золочёными звёздами обшитые… ты орал козлом, что хочешь зарыться с головой в эти груди… до безумия… до бешенства… до беспамятства… на дуэлях из-за бабских грудей стреляться… мне это всё потом приснилось… расскажи ещё.

– (Леон): …я тогда во дворец случайно попал… в Царском селе… в те выходные Асеньку её дуры-родители увезли в Таллинн… чуть не подох от тоски… это же мои заветные сексуальные дни… поехал на электричке куда глаза глядят… вон из города… и оказался в Екатерининском дворце… шлялся там туда-сюда… и тут картины наяву перед глазами поплыли… как всё было… там столько этих стародавних эмоций… на стенках отложилось пластами… под штукатуркой красками замазано и законсервировано… копотью… наваром… ты представляешь себе, сколько там страстей за двести лет прополыхало?.. просто башкой поплыл от напора телепатии… и дамы какие были!.. про них «я помню чудное мгновенье» писали на полном серьёзе… в том то и дело, что в них было чудо.

– (Юрка): …Леончик ты мой… Леонардо… да я ж тя насквозь вижу и слышу!.. когда ты бухтел, у меня тоже картины поплыли… будто я сам тогда танцевал… и под шофе я много чего про эти танцы могу вспомнить.

___________________________________________________

– (Юрка): …Толя, за что я тебя люблю, ты колки долго не крутишь… иной, бывает, всю душу измотает этой своей настройкой… скрипит и скрипит полчаса.

– «Рыжий фриц всё чаще приходил,

Шоколад, конфеты приносил,

И она довольно рада до конфет и шоколада

И тому, что фриц её любил».

– (Леон): …«Товарищ, я вахту не в силах стоять, сказал кочерга-а-а кочегару-у!»

– (Глеб): …Лёник, вот только не это!.. от этой песни утопиться хоцца… Толь, не надо тему за патлы таскать… давай Высоцкого: «…и плевал я, здоровый трёхлетка, на военные эти тревоги!».

– «Четвёртые сутки пылают станицы,

Потеет дождями донская весна.

Всем бросить патроны, уж скоро граница,

А всем офицерам надеть ордена!»

– (Март — набрамшись более обычного): …ну нельзя …так хорошо и плавно, а то я сейчас… уметелю за облака… музыка нам иные миры показывает.

– (Леон): …как я тебя понимаю, Мартынушка ты мой… они не рубят ни хера про шлейфы и кусты фантазий… особенно от музыки… когда ассоциации салютом разлетаются… они не знают, что мы воображаем!.. и за это нам ихнее бычье иго нести… всю оставшуюся жизнь.

– (ТТ): …одиноко редьке плавалось в супу́.

– (Глеб — в хлам кирной и себе на уме): …пришло опять каиново время… когда… нельзя восторженных речей… нельзя… нет больше верхнего взлёта… а можно только хулить и хулить… время такое хулильное…

…хватанул рукой по столу… тарелки подпрыгнули… за стаканюгой потянулся… отхлебнул… в окно уставился… бормотал про себя.

– (Март): …вече́ря… и тоже тайная… потому что о ней, кроме нас, никто не знает.

– (Леон): …сказочно плетём друг другу… словно не умрём никогда.

     …сидели головами друг к дружке, как уголья в догорающем костре… за окном с витиеватой медной ручкой ветер холода по снежным полям нёс… в пасмурных вечерних льдах лежала Нева… и где-то там, за уходящим в залив устьем, была Атлантика… Голландия.

     …цикламенов хотелось… флоксов шальной россыпью… финифтей с ляпис лазурью… «чтоб на ноги и под ноги и просто так в пески»… заумь в мозгах клубилась… расступались просторы… летело неугасимо в душе… и не остановить было черёд.

     …и вчерашняя жареная рыба с отъеденным хвостом… смотрела с чёрной сковородки на плите (как из преисподней) остановившимся пустым глазом.

____________________

© Борис Вельберг, 2019. Все права защищены

______________________